БудьВсегда
Конец сентября был холодным, ветреным и дождливым, как и положено. Был четверг, Анна проснулась в 5:55 и сразу решила, что сегодня будет писать. Она тепло оделась и вышла с псом.
***
Упала в кровать, которая еще хранила ее тепло и запах сна. Спать Анне уже не хотелось, но валяться в одеяле и подушках очень нравилось. Она по-животному, будто чесала голову, зарывалась в подушки и замирала. Потом опять копошилась, тянулась, набрасывала на себя одеяла и замирала еще. Слушала. На улице редко проезжали машины, но сразу по несколько, щелкали кухонные часы и в коридоре за стенкой начал ездить лифт.
В 6:47 (Анна уже какое-то время следила за электронными часами у постели) сосед вышел из своей квартиры, погремел ключами (зачем ему их так много?) и ушел (почему он не вызвал лифт?). Анна подождала еще немного и резко села. Спутавшиеся волосы закрывали глаза. Анна почему-то подумала о нитях жженого сахара и ей сразу захотелось сладкого.
"Четверг, - думала Анна. - Почему всегда четверг?". В комнате было прохладно и, конечно, хотелось опять забраться под одеяла, но вместо этого Анна стянула майку и осталась в трусиках и теплых носках, которые носит каждую осень-зиму почти не снимая. Анна смотрела в угол на мольберт и то ложилась на спину, то поднималась на локтях.
***
Она поставила мольберт в центр комнаты и опять села на кровать. Тут же встала и поставила на мольберт альбом для эскизов формата А2. Опять села и отклонилась назад, разглядывая белый лист. Зачем ставить альбом на мольберт, Анна не знала. Что рисовать и чем, кстати, тоже. Как и каждый четверг. Ногой она немного развернула мольберт и подумала о белых птицах.
Анна перевернулась на живот и стала смотреть в окно. Эскизы надоели и хотелось красок. Холста под масло не было, поэтому она все представляла в гуаши, жирно намазанной, плохо смешанной, наспех уложенной, быстро сохнущей...
Анна встала и прошлась по комнате. Думала о желтых листьях (сентябрь), какао (четверг) и счетах в почтовом ящике (утро). Внезапно для самой себя она выдвинула ящик комода и стала доставать все кисти и всю гуашь, что были. Ставила она это на верх комода, места не хватало и Анна локтями отстраняла книги, альбомные листы и нитки браслетов, они наплывали друг на друга, мялись и путались, а когда дошли до кружек стали падать на пол.
Вся гуашь была начатая и липкая, кроме одной баночки синего. "Синий, - думала Анна. - Зачем мне синий?". С этой мыслью она пошла в ванну и вымыла руки по-врачебному, до самых локтей, с мылом.
Теперь Анна знала, что уже не сядет на кровать и пришло время говорить вслух.
- Синий, говоришь, - обратилась Анна к баночкам с краской и стала открывать их все.
С какой-то злостью Анна вырвала лист и запачканными краской кнопками прикрепила к мольберту. Деваться было некуда.
***
Прошло около 40 минут. Анна стояла у белого листа, голая, на палитре, которую она держала в согнутой левой руке гуашь лежала ложками и медленно растекалась, живя своей жизнью, смешиваясь между собой и пачкаясь. Правой рукой Анна гладила шею и грудь. Взгляд ее блуждал от центра к краям, будто разглаживал бумагу.
Анна перечисляла в голове осенние цветы: астры, гортензии, золотой шар, хризантемы, физалис, флоксы... Любое упоминание о флоксах сразу вызывало их запах - сильный, осенний, орехами и сухим деревом. Анна почесала нос и задержала руку у губ, будто сказала что-то не то.
Мольберт или Анна, или свет - что-то из этого стояло неправильно, так как половину листа скрывала тень. Анна решила, что это хорошо и что ту часть, где нет тени нужно будет сделать ярче, намного ярче.
***
Упала в кровать, которая еще хранила ее тепло и запах сна. Спать Анне уже не хотелось, но валяться в одеяле и подушках очень нравилось. Она по-животному, будто чесала голову, зарывалась в подушки и замирала. Потом опять копошилась, тянулась, набрасывала на себя одеяла и замирала еще. Слушала. На улице редко проезжали машины, но сразу по несколько, щелкали кухонные часы и в коридоре за стенкой начал ездить лифт.
В 6:47 (Анна уже какое-то время следила за электронными часами у постели) сосед вышел из своей квартиры, погремел ключами (зачем ему их так много?) и ушел (почему он не вызвал лифт?). Анна подождала еще немного и резко села. Спутавшиеся волосы закрывали глаза. Анна почему-то подумала о нитях жженого сахара и ей сразу захотелось сладкого.
"Четверг, - думала Анна. - Почему всегда четверг?". В комнате было прохладно и, конечно, хотелось опять забраться под одеяла, но вместо этого Анна стянула майку и осталась в трусиках и теплых носках, которые носит каждую осень-зиму почти не снимая. Анна смотрела в угол на мольберт и то ложилась на спину, то поднималась на локтях.
***
Она поставила мольберт в центр комнаты и опять села на кровать. Тут же встала и поставила на мольберт альбом для эскизов формата А2. Опять села и отклонилась назад, разглядывая белый лист. Зачем ставить альбом на мольберт, Анна не знала. Что рисовать и чем, кстати, тоже. Как и каждый четверг. Ногой она немного развернула мольберт и подумала о белых птицах.
Анна перевернулась на живот и стала смотреть в окно. Эскизы надоели и хотелось красок. Холста под масло не было, поэтому она все представляла в гуаши, жирно намазанной, плохо смешанной, наспех уложенной, быстро сохнущей...
Анна встала и прошлась по комнате. Думала о желтых листьях (сентябрь), какао (четверг) и счетах в почтовом ящике (утро). Внезапно для самой себя она выдвинула ящик комода и стала доставать все кисти и всю гуашь, что были. Ставила она это на верх комода, места не хватало и Анна локтями отстраняла книги, альбомные листы и нитки браслетов, они наплывали друг на друга, мялись и путались, а когда дошли до кружек стали падать на пол.
Вся гуашь была начатая и липкая, кроме одной баночки синего. "Синий, - думала Анна. - Зачем мне синий?". С этой мыслью она пошла в ванну и вымыла руки по-врачебному, до самых локтей, с мылом.
Теперь Анна знала, что уже не сядет на кровать и пришло время говорить вслух.
- Синий, говоришь, - обратилась Анна к баночкам с краской и стала открывать их все.
С какой-то злостью Анна вырвала лист и запачканными краской кнопками прикрепила к мольберту. Деваться было некуда.
***
Прошло около 40 минут. Анна стояла у белого листа, голая, на палитре, которую она держала в согнутой левой руке гуашь лежала ложками и медленно растекалась, живя своей жизнью, смешиваясь между собой и пачкаясь. Правой рукой Анна гладила шею и грудь. Взгляд ее блуждал от центра к краям, будто разглаживал бумагу.
Анна перечисляла в голове осенние цветы: астры, гортензии, золотой шар, хризантемы, физалис, флоксы... Любое упоминание о флоксах сразу вызывало их запах - сильный, осенний, орехами и сухим деревом. Анна почесала нос и задержала руку у губ, будто сказала что-то не то.
Мольберт или Анна, или свет - что-то из этого стояло неправильно, так как половину листа скрывала тень. Анна решила, что это хорошо и что ту часть, где нет тени нужно будет сделать ярче, намного ярче.